Антон Баков: Если Путин придет к Государю, он благословит его на престол

Фото: Константин Мельницкий

Со стороны длительный проект с условным названием «Возрождение дома Романовых», затеянный Антоном Баковым, кажется большой, дорогой шуткой. Издевкой над российским политическим процессом. Задорным хобби политтехнолога, покинувшего реальное поле боевых действий за власть.

Сам Баков признает: начиналось всё действительно как веселый розыгрыш. Но теперь, утверждает он, всё серьезно: цели, задачи, объемы вложений, предполагаемые последствия и результаты — совершенно иные.

— У меня к вам сразу два вопроса. И я не знаю, с какого начать. После смерти Бориса Немцова вы вдруг заявили, что пакуете чемоданы и вместе с семьей уезжаете из России. Потому можно начать с темы продажи ваших российских активов. Но есть и другой вопрос: собираетесь ли вы принять участие в предстоящих выборах депутатов Государственной Думы?

— Понятно. Сейчас объясню. Я, в общем, рантье. Я строю поселки и, соответственно, продаю в них земельные участки. Люди покупают. Поэтому продажа активов для меня — процесс перманентный. Естественно, я могу ускориться, то есть продать это все с большим дисконтом. Но пока нет такой необходимости. Тем более что дисконт возникает автоматически — в связи с планирующим курсом рубля. Трачу-то я в основном доллары, а зарабатываю по-прежнему в основном рубли.

В Государственную Думу я лично, безусловно, не пойду. Хотя бы потому что я там уже был. Знаю, что мёдом там не намазано. Но партию я поведу. Вернее, мы соберем и сдадим, как положено, 200 тысяч подписей, необходимых для участия в выборах. Это не так дорого. А дальше будут решать Кремль и наше правительство. Если они захотят нас увидеть участниками голосования, то нас зарегистрируют, если не захотят — значит не зарегистрируют. Я прекрасно понимаю, что это решать не мне, а неким высшим, независящим от меня силам. То есть в одномандатки мы никого не будем двигать, а список двинем. Что касается перспектив победы, то тут у меня никаких особых иллюзий нет.

Фото: Константин Мельницкий

— Как можно «двигать» партию без вас?

— У меня есть чудесный кандидат, который возглавит партийный список. Это моя дочь. Она уже имеет богатый опыт участия в выборах мэра Екатеринбурга.

— То есть «Монархистскую партию» вместо вас поведет Анастасия?

— Да, а я буду спикером. На большее времени не хватит. Я ведь сейчас практически живу в самолете. За прошедший год насчитал больше сотни перелетов.

— Куда летаете?

— Я фактически тащу на себе всю дипломатию императорского престола. В общем, мне есть чем заняться, скажем так. В первую половину года я очень много летал на Балканы. Черногория, Македония, Сербия, Албания. А во второй половине года — Карибы, Нью-Йорк, Западная Африка, Гамбия, например.

— Что вы там делаете? Добиваетесь, чтобы они признали Российскую империю?

— Я не могу использовать термин «Российская империя», при этом не вступив в конфликт с Российской Федерацией. Поэтому лучше говорить «Романовская империя» или «Императорский престол». Я всеми способами сейчас ухожу от «Российской империи», чтобы не было конфликта.

Фото: Константин Мельницкий

— А как же паспорта, которые вы успели выдать?

— Паспорта мы обменяем. Новая версия этого документа уже почти готова.

— Но Романовская империя — это же совсем-совсем не то. На градус ниже.

— Что поделать? Не тянем. Во всяком случае в честном единоборстве с Путиным мы пока проиграем однозначно.

— То есть вам звонят, условно, сверху и говорят: «Да что вы там вытворяете с Российской империей!»

— Ну, вообще, да. Бывает.

— Не думаю, что вы бы отказались от такого бренда без такого звонка…

— Я стал умнее и осторожнее, когда познакомился с судьбой Македонии, которая до сих пор не может использовать свое название только из-за того, что в контрах с Грецией. Я все-таки хочу добиться комплексного признания Императорского престола. Я хочу вступать в Организацию Объединенных Наций. И мне не хотелось бы иметь конфликтную ситуацию с постоянным членом Совета Безопасности.

— Вы это просто додумываете или вам это напрямую говорят?

— Это говорят мне мои юристы и, в общем-то, те люди, с которыми я иногда о чем-нибудь советуюсь.

— То есть эти люди настоятельно не советуют?

— Да. И они правы отчасти. Кроме того, почему Россия не может закрепить за собой название «Россия» на какое-то время? Пусть пользуется.

Все же начиналось как шутка. Было очень смешно и весело. А теперь, когда это становится все более и более серьезно, невольно приходится идти на какие-то дипломатические компромиссы и уступки.

Фото: Константин Мельницкий

— Давайте тогда вернемся к дипломатии и вашим визитам в другие страны. Вы тратите на это свое время, свою жизнь…

— Деньги трачу, здоровье.

— И как выстроена процедура переговоров с лидерами этих стран? Как вы убеждаете их в том, что Романовскую империю надо бы признать?

— Очень хорошо процедура выстроена. На удивление, мы нашли очень много друзей. Правда, пока это не самые крупные страны и не самые богатые. Но я думаю, что дорогу осилит идущий.

— А у них какой интерес?

— Финансовый в первую очередь, конечно.

— То есть вы им банально деньги платите?

— Да, мы направляем им какую-то гуманитарную помощь, покупаем всякие медикаменты, помогаем ликвидировать последствия ураганов, финансируем выборы...

— Это же дорого.

— Нет. Там это не так дорого, как здесь. Скажем, здесь гораздо дороже заниматься политикой. Мы, наоборот, экономим большие деньги.

— Даже на Балканах не так дорого?

— Даже на Балканах это гораздо дешевле, чем в России. Россия — одна из самых дорогих стран. Она, может быть, сейчас очень сильно подешевеет в связи с курсом рубля. Но пока что это все равно очень дорогая страна.

— Тем не менее на выборах в Госдуму РФ вы некоторую сумму все равно собираетесь потратить. А в Законодательное собрание Свердловской области, кстати, будете кандидатов подбирать?

— Нет, я в этом, конечно, не буду участвовать. Уже неинтересно.

— Даже в статусе политтехнолога? Вы бы могли помочь, условно, Владимиру Тунгусову.

— Он почему-то мне сообщил, что мы с ним враги. Через Буркова причем сообщил. Личных-то встреч у меня с ним не было уже лет десять. Но вот такую черную метку он мне передал. Уж не знаю, откуда она взялась. Вроде я меньше всего интересовался перспективой стать неугодным именно Тунгусову.

— Ну и что? Война сближает.

— С кем воевать-то?

— С областными.

— А эти-то чем мне помешали?

— Ничем. Просто из озорства.

— Разве что из озорства. Но возраст уже не тот. С озорством уже как-то, видите, не очень. В общем, неинтересно, совершенно неинтересно. Понимаете, когда человек на что-то подсел уже и фанатеет по-настоящему, то ему уже как-то без разницы: Тунгусов, Куйвашев, всё это болото. Я ведь с Романовыми общаюсь, с президентами, с премьер-министрами других стран. А вы говорите — Законодательное собрание области. Скука.

— Понятно. Расскажите, какими будут выборы в Свердловской области.

— Понятия не имею.

— Все говорят, что они будут интересные, грязные, что в период этих выборов все позитивные процессы остановят, что будет плохо, потому что все добрые начинания в топку войны бросят.

— Я думаю, что ось Екатеринбург — Нижний Тагил не доживет до этой войны. Я думаю, что партнеры расторгуют друг друга. В конце концов у них нет какого-то сближающего начала кроме общей любви к губернатору, скажем. Полпредство, полагаю, по-прежнему не будет играть никакой роли в выборах. Импотенция полпредства — это уже сложившийся в нашей области многолетний факт.

— Кто победит?

— Победит дружба. Все останутся при своих. Да, будет какая-то фракция городская в очередной раз, которая в очередной раз начнет распыляться и предавать город в областной Думе. Как это традиционно сложилось еще со времен Воронина Николая Андреевича и прочих.

А область не сможет дожать город. Не позволят на уровне, очевидно, Следственного комитета и Генпрокуратуры. Так я вижу эту ситуацию. Так что я прогнозирую ничью. Но шума и пыли, конечно, будет много. Возможно, и журналистам что-то достанется.

Но, скорее всего, опять все расторгуют без журналистов. Если хватит ума, договорятся в кулуарах, попилят округа, как обычно.

— А если не договорятся? Тогда будет веселей?

— Тогда бедному Андрею Козицыну придется носить в «белый дом», в «серый дом». И он поймет, что он никакой не теневой губернатор, а просто главная дойная корова Свердловской области.

— Мне не верится, что вы не захотите так вот весело развлечься на досуге.

— Это весело первые 20 лет.

— Вам же нужно Анастасию Антоновну двигать?

— Не в Свердловскую же область. Ей, москвичке-то, что здесь делать? Она возглавит федеральный партийный список. Я буду только его двигать.

Фото: Константин Мельницкий

— В случае успеха кого сделаете депутатами?

— Успеха не будет, поэтому никого. Но, теоретически, список будет возглавлять Анастасия.

— Зачем это всё надо? Без надежды на победу.

— Ну, мне же интересно посмотреть, сколько людей проголосует за «Монархическую партию». По большому счету это соцопрос. Обычная текущая работа.

— Будете позиционировать «Монархическую партию» как кандидата «против всех»?

— Знаете, сколько таких умных будет так себя позиционировать? Кроме того, как бы мне так партию позиционировать? Где? На тех трех телевизионных дебатах, куда нас пустят? Кто их будет смотреть, эти дебаты? Это же информационный вакуум. В нем задыхаются все.

— При этом выборы в Свердловской области вы считаете скучными. Хотя здесь у вас инструментов больше, пространство для маневра шире.

— Мне неинтересна сама площадка. Тем более что север вреден для меня. Да и жить мне осталось не так много. Надо успеть хотя бы позаботиться о будущем семьи, чтобы «светлейший князь» был не оксюмороном, а началом славного рода князей Баковых. Очень хорошо, что меня в этом году поддержала семья. Они практически все интегрировались в этот проект. В разной степени, но практически все. Жена у меня молодец. Просто тянет на себе огромный пласт работы, она же вернулась в профессию переводчика.

— Вы с ней вместе летаете?

— В основном да.

— У вас как с иностранными языками?

— У меня-то никак. А у нее — хорошо. Иногда мои дети переводят. Иногда с Анастасией, иногда с Михаилом летаю, иногда с Ильей. Я единственный русскоязычный человек в нашей семье. Все остальные уже полиглоты.

— Я до сих пор не могу понять, почему вы так серьезно к этому относитесь. Объясните мне. Вы ведь человек прагматичный.

— Абсолютно не прагматичный. Кроме того, все же понимают, что Россия зашла в некий цивилизационный тупик. И, в общем, что делать дальше, никто толком не знает. А тут мы такой альтернативный вариант готовим. В глубине несибирских руд. А как? Нельзя же отстраивать российскую историю от маузера Дзержинского и сапог Сталина.

— Безусловно.

— Как ее углубишь без Романовых? Без Романовых — никак. А для этого надо их выводить из тьмы забвения в международный оборот.

В 1917 год вступила молодая страна с огромным потенциалом, с огромным населением, которая только-только приобщалась к цивилизации и к учености. Всюду были плоды образования и так далее. Сейчас мы что имеем? Сейчас мы имеем измученную страну, где, извиняюсь, надежда вся только на мигрантов с какой-нибудь Средней Азии. Конечно, большевики за 100 лет измотали Россию, и, в общем, мы действительно потеряли свой огромный потенциал. Мы были великой державой, а сейчас у нас сил не хватает, чтобы с Сирией разобраться. Чего уж тут.

Большевики вымотали эту кровь, переломали поколения, перетерли социальную структуру общества. Почему сейчас говорят, что люди у нас одиноки, что общество атомизировано? Потому что традиционная структура общества была полностью уничтожена. Где дворянство, на котором держалась наша российская государственность? Где тот бизнес с огромными вековыми традициями, который был? Где те священники, церковь, созданная не Иосифом Сталиным, а апостолом Андреем Первозванным?

Фото: Константин Мельницкий

— Вам не кажется, что нынешняя ситуация в России чем-то похожа на то, что происходило в 1917 году? У нас есть царь — Владимир Путин. Ну потому что он реально царь. И есть некие оппозиционные силы, которые вполне могут вынашивать планы его свержения. Я, конечно, очень не хочу повторения тех событий. Но ваше мнение мне интересно. Если снова приключится революция, как лично вы ее воспримете? Это будет «свержение кровавого тирана», после которого мы все будем жить хорошо? Или это будет уничтожение только-только сложившегося монархического уклада, после которого нас снова ожидают 70 лет жестоких социальных экспериментов и бесконечного кошмара?

— Давайте разбираться. Во-первых, святой Николай II, как известно, не оставил своего потомства, поэтому предок Николая III, последний сидевший на российском престоле, — это царь-реформатор Александр II. Его тоже убили революционеры. Но он удержал вожжи, после его смерти монархия не рухнула. И он же провел крестьянскую реформу, дал крестьянам свободу. Я это к тому, что цари бывают разные.

Читаем Библию. Антихрист тоже царь, верно? И вот кто стоит за царем Владимиром Путиным? Как-то не верится, что он Божий помазанник. За ним стоят вот эти проклятые годы проклятого режима, все эти грехи. И он, к сожалению, не способен от них избавиться. У него есть хорошая черта, которая мне нравится. Он не паникер. То есть он, даже когда всё тонет, стоит на капитанском мостике, не бежит с корабля. И может быть, это лучшее, что он может сейчас сделать.

Но другое дело, что ситуация все равно как-то разрешится. Конечно, 1917 год не повторится, я думаю. Хотя, опять же, я могу ошибаться. Ленин, помнится, в феврале 1917 года тоже писал: «Быть может, нынешнее поколение революционеров не увидит революцию в России». То есть тут предсказать что-то очень сложно. Не тот объем информации.

Но я надеюсь, что все-таки ничего страшного не произойдет. Как-то мы пройдем через этот нефтяной кризис, во многом искусственный для нас. Ну что же это такое? Мы же не Объединенные Арабские Эмираты, чтобы с одной нефти жить! У нас же, в общем-то, огромный человеческий потенциал… был. Куда все растрачено? Где все эти люди? Как это все возвращать, возрождать? Я думаю, что в этом процессе очень важную, главную роль может сыграть монархия.

— Так у нас уже монархия.

— Не та монархия. Люди продолжают бежать из страны. Причем убегают-то вместе с деньгами. Вообще я заметил, что деньги отдельно от людей не ходят. Куда люди — туда и деньги. И главная задача в том, чтобы и люди, и деньги вместе с ними, наоборот, приезжали к нам.

— Может быть, затем Владимир Путин и стоит до сих пор на капитанском мостике? Он выступает неким гарантом для бизнеса. Мол, ребята, до самой смерти я буду у руля. Посмотрите на мои рейтинги. Не обещаю, что будет очень хорошо, но будет очень предсказуемо. Давайте, приезжайте, привозите деньги.

— Я очень надеюсь, что у нас есть еще какой-то запас времени, потому что династия Романовых сегодня абсолютно не готова брать на себя ответственность за страну под названием «Россия». Ну, просто не по зубам. И мы это прекрасно понимаем. Мы готовим альтернативные варианты на какие-то будущие времена. Мы не исключаем этого будущего. Но сейчас, извините, нет.

— То есть ваша позиция такова: в нынешней ситуации условный Путин — это хорошо, а условный Навальный — плохо. Так?

— На мой взгляд, сегодня ни Навальный, ни Путин не готовы управлять Россией. Но, конечно, менять старого Путина на молодого Навального мне бы не хотелось, потому что тогда перемены могут растянуться еще на 30-40 лет. У этого парня ведь здоровья — лопатой не разгрузишь. В этом смысле он мне нравится значительно меньше.

— Но на смену Владимиру Путину все равно однажды кто-то должен прийти.

— Я думаю, что на самом деле в России идут позитивные процессы. Выстраивается новая аристократия, создаются новые семьи. Люди уже не так атомизированы, не так одиноки, как в начале постсоветского периода, когда был ветер в головах и никто ни к чему вообще не был готов. Фактически реформы у нас завершились году так в 1995. 20 лет мы живем в условиях относительной путинско-ельцинской стабильности, когда, в принципе, ничего не происходит. Поэтому развиваются естественные человеческие процессы. Если еще какое-то время в эти процессы не вмешиваться, все устаканится в России. Ну, потеряем в очередной раз 30-50 лет. Как обычно. Что делать? Моисей вон тоже евреев 40 лет водил по пустыне. Никто же не скажет, что он их зря водил. В конце концов вывел.

— При таком сценарии мы с вами можем сказать, что мы жизни-то нормальной и не видели.

— Конечно, не видели. Я родился в совершенно противоестественное время. Я же заканчивал школу в 80-е годы. И тогда уже все понимали, что система полностью нежизнеспособна. И она разрушила в первую очередь народ. Ведь о чем говорили с самого начала? О дефиците лидерства. Почему в 80-х годах стало так популярно говорить о неформальных лидерах, о неформалах? Потому что формальные лидеры превратились в какие-то бледные тени. Вспомните плачущего Николая Ивановича Рыжкова. Плачущий большевик! Ну смех ведь.

На этом фоне единственным мужиком с яйцами был, конечно же, Борис Ельцин. Он всех просто раз — и взял. Но одних яиц на всю страну маловато. Гораздо больше яиц надо для развития страны.

— Правильно. Режим ручного управления. Это мы уже все проходили. Но точно такой же дефицит формальных лидеров нарастает сейчас.

— Да. Но нарастает не быстро. Постепенно.

— Кто, по вашему мнению, достоин уважения сейчас, например, в правительстве?

— А почему мы нынче всех членов правительства заведомо считаем недостойными? Каждый из них что-то сделал для страны, каждый на самом деле достоин уважения. Потому затеянная Навальным кампания насчет «жуликов и воров», конечно, носит совершенно антигосударственный характер. Потому что если не уважать власть имущих — кого уважать-то?

Вы задумайтесь. Может быть, это в нас самих нет этой способности отдавать людям должное и оказывать уважение?

— Подождите, Путин вызывает уважение?

— Какое-то — безусловно. А почему Медведев не вызывает? Только потому что он маленький и смешной? Путин тоже маленький, тоже смешной. Да он точно такой же!

Давайте разберемся с нашими чувствами-то. Почему мы не можем чувствовать уважения к человеку за то, что он просто есть, за то, что он занимает важный пост и хоть что-то старается на этом посту для страны делать? Почему мы не способны к этому? Вы подумайте. И поймете, почему Путин не годится на роль монарха. Потому что монарх возвышает людей вокруг себя. А Путин унижает их. Показывает постоянно, что он один такой.

Поиграл с губернаторами. Все губернаторы как в говне вываляны. Поиграл с Советом Федерации. Помните, каким он был? Уважаемые люди в Совете Федерации собирались. А что теперь? Клоунада. Поиграл с Государственной Думой… В итоге один Владимир Путин — Д’Артаньян, весь в белом. Так же нельзя.

— В моем представлении, именно так строится монархия.

— Нет. Монарх — это человек, который создает иерархию. Чем сильна британская королева? Своими лордами, своими герцогами, своими графами, своими баронетами, баронами. И когда идет процесс коронации монарха в Великобритании, одновременно с монархами надевают свои короны все эти лорды и пэры. Они тот самый костяк, на котором держится Великобритания в течение столетий.

А у нас, извините, все должны надеть шутовские колпачки с бубенцами. И мы думаем, что вот так мы будем страной руководить? Нет!

Николай III, к слову, тоже готов делиться величием. Он отдал уважение, в частности, мне. Вместе с титулом. Это знак того, что человек способен разделить отраженное величие своих предков, чтобы поднимать нас из этих «народных масс», из тектонических пучин, где черт-те что намешано.

Фото: Константин Мельницкий

— Вы, как человек прагматичный, должны понимать, что Николай III никогда не станет государем. И дети его не станут.

— Он станет государем. Безусловно.

— Государем Императорского престола?

— Да. Это нормально.

— Но Российской империи…

— Империи складываются веками, а разрушить их почти невозможно. Это как с Британской империей. Вроде развалили, нарисовали независимые государства. Но все равно это Британская империя. Понимаете? То, что было заложено, невозможно взять и сломать.

Точно так же у нас республики развалились. Как бы независимые государства, но на самом деле это всё та же империя. Конечно, большевистские горе-экспериментаторы ее по-своему поправили. Но культурное единство она сохранила: Пушкин, вера — всё равно какая-то матрица существует.

Поэтому моя задача — создать из Императорского престола некую матрицу, к которой мы могли бы пришлепнуть здесь Белоруссию, здесь, допустим, Польшу, здесь Финляндию, здесь Россию. У меня планы-то амбициозные. И у государя, между прочим, тоже.

— Так долго не живут.

— Этим и хорош монархический проект. Он наследственный. И даже если его дети и мои дети реализуют то, что мы сейчас задумываем, это будет прекрасно. Это же не на пятилетку планирование, как у большевиков и демократических политиков. Это планирование на поколения вперед.

В 2080 году, например, будем отмечать 1000-летие пожалования города Саарбрюккен императором Священной Римской империи прямому предку по мужской линии нашего государя императора. И я сомневаюсь, что мы с императором приедем на это празднование. Но кто-то приедет, потому что свято место пусто не бывает.

Фото: Константин Мельницкий

— Представьте себе ситуацию, что в России все прониклись идеей монархии и короновали Владимира Путина. Просто взяли и назвали вещи своими именами...

— Вполне возможная ситуация. Во всяком случае я уверен, что наследники Путина придут к наследнику нашего императора и присоединятся к матрице, которую мы создаем. Они придут за легитимностью, за признанием от старой династии, за возвращением обратно в Европу, с которой так легкомысленно поссорились.

— А старая династия их признает?

— Да.

— Значит, вы гарантируете, что если, например, Владимир Путин придет к Николаю Романову и попросит благословения на российский престол, тот его благословит?

— Конечно. И Путин станет таким же вассалом государя императора, как я. Это добавит ему легитимность. Титул ему пожалует не какой-то сброд типа «Объединенного народного фронта», а настоящий наследник настоящих Романовых. По-моему, легитимность за лояльность — весьма выгодная сделка.

— Это что-то изменит?

— Я думаю, что да. Исчезнет эта необходимость унижать всех вокруг себя. Потому что монарх, еще раз повторяю, отличается тем, что он возвышает присягнувших ему. Вокруг монархов всегда существует окружение, двор, свита. Да, с одной стороны они поднимают монарха, но и монарх поднимает их над обществом. И направляет общество через них. А когда человек один, а все вокруг — сброд, воры и мошенники, это совсем другая модель, и она, на мой взгляд, совершенно контрпродуктивная.

— Вы думаете, он реально один? Я считаю, что настоящих князей-то мы и не знаем.

— Это неважно. В общественном сознании он один. На этом фоне у вас в голове возникают конспирологические теории о «тайных князьях». Это плохо. Аристократия нужна хотя бы для того, чтобы была гласность. Чтобы хотя бы знали, кто есть кто. Тайное должно становиться явным. А управлять вот такими методами, из-под кровати, дергая за ниточки, — это просто неэффективно.

— Таков мировой уклад. Никто не знает настоящих хозяев мира.

— Я бы не преувеличивал. Я бы даже сказал, что у мира сейчас, в настоящий момент, нет хозяина. То есть миром реально никто не управляет. С кем бы я ни сталкивался, путешествуя по разным странам, входя в контакты на уровне глав государств, мне честно говорят, что им абсолютно наплевать на Организацию объединенных наций, на Соединенные Штаты Америки, на Российскую Федерацию. Меня, как человека, который до сих пор носит в кармане паспорт гражданина РФ, это огорчает. Лучше всех об этом сказал президент Гамбии Яя Джамме: «А мне вообще на всех посрать».

То есть сложился такой многополярный уклад, каждый маленький президент может делать всё что угодно со своим народом. Хорошо, если он, как Яя Джамме, борется с колдунами и гомосексуалистами (ну и с журналистами заодно). А если бы он еще начал с кем-нибудь бороться? Никто ему слова бы не сказал даже!

— Даже если бы он начал бороться с кем-то вовне?

— Да. Буквально 10 лет назад только-только была Великая Африканская война. И до сих пор не закончилась. Убили 20 млн человек. Хоть бы хны! Кто об этом вообще знает? Черт-те что!

— Сколько подписей таких вот «маленьких президентов», подтверждающих признание престола Романовых, вам нужно собрать?

— Ну, Абхазию признают всего три страны, например. А мне важно прежде всего, чтобы у нас не было недоброжелателей. Хотим быть белыми и пушистыми. Хотим, чтобы нас все любили. Поэтому ищем какие-то варианты, ищем союзников, сторонников. В процессе познакомился, кстати, с одним лоббистом, который участвовал в операции по лишению города Екатеринбурга выставки «Экспо», собрал 14 голосов карибских государств за Дубай. Есть и такие люди в Нью-Йорке.

— Что ими движет?

— Ну, это просто деньги.

— Ему просто заплатили за то, чтобы Екатеринбург проиграл?

— Конечно, конечно. Дубай, в отличие от России, не поскупился.

— Сколько не хватило?

— Можно посчитать. Но, по-моему, даже вопрос так не стоял. Карибам, например, наши вообще нисколько не предложили.

Хотя практику такого вот международного лобби используют, конечно, и наши. Недавно вот в России выделили на Океанию 7,5 млн. Не случайно же всякие Вануату и Наури периодически признают Абхазию и Южную Осетию. А периодически — не признают.

— Деньги кончаются, вот и перестают признавать?

— Ну да. Там еще правительство меняется постоянно. Одно правительство признает одно, следующее признает другое...

Проблема в том, что, к сожалению, уровень российской дипломатии и моей личной дипломатии примерно одинаковый. Где-то в районе плинтуса. У России, правда, есть две страны-союзника, которых у меня нет. Это Венесуэла и Никарагуа. А в остальном всё один в один. В одни и те же кабинеты ходим, с одними и теми же людьми разговариваем. То есть ценники очень похожи. До того доходит, что меня за представителя российского МИДа принимают: «А вы зачем снова к нам? Вы же уже занесли». Или наоборот: «Ну где же вы пропали? Вы же обещали! Вы же должны!»

В таких случаях начинаю объяснять, что я не из МИДа, что я совсем другой...

И на этом фоне все разговоры о теневых правительствах, о всемирных заговорах и Бильдербергском клубе кажутся такими смешными и нелепыми.